Еще одна глупая мифологическая идея: Европа полна ЛГБТ* и какими-то другими элементами, они не готовы ни с кем воевать. Это шапкозакидательство меня просто выводит из себя! Сами начали такую пропаганду и сами в нее поверили. В Италии, Германии, Дании, Норвегии, Франции и много где еще до фига здоровых, сильных, спортивных и агрессивных мужчин с отличными боевыми навыками, готовых воевать. До фига! Более того, часть их бывших колоний тоже будут с нами воевать с тем же самым успехом. Отсутствие трезвости в оценке ситуации практически вводит меня в состояние некой меланхолии. Ну как так можно? И зачем мы себя так расслабляем?

Мы уже увидели, как в 2022-м ввели войска, и хохлы, которые должны были бежать до Лиссабона, вдруг никуда не побежали. Мы за эти три года должны были оценить, как невероятно упорно они воюют, не сдают позиции, не бегут толпами в плен, как идут на смерть. Почему бы об этом не поговорить серьезно? Нет, это хохол, хохол… Видно, что это никакой не тупой хохол, а воюем мы с весьма мотивированными людьми.

Может быть, и Иран еще рано хоронить. Надеемся, что они сделали выводы из Сирии и Афганистана, что на самом деле можно просто упереться и никакое очередное колониальное вхождение в страну не означает поражения навсегда. Мы должны заметить, как американцы нагло, вульгарно-волюнтаристски забредают в любую страну, на любой континент. Но скажите, где они серьезно укрепились? У них всегда шаткое положение, не так славен их победительный путь, как мы себе это воображаем. У всех случаются поражения. И слава богу, что бардака как у нас, так и у наших оппонентов более чем достаточно. Поэтому больше ответственности, серьезности, уважения к врагам и оппонентам. Дорогу осилит идущий.

— То есть главная причина ситуации в Иране — недооценка противника?

— Не знаю. Я там не был никогда. Думаю, там та самая пресловутая болезнь, характерная для России, — многовекторность: а давайте мы сейчас всех перехитрим, будем и с Россией договариваться, но не в полной мере, будем и с Америкой договариваться; давайте мы и так, и здесь, и сами себя перехитрим. Это восточное «сами себя перехитрим» иногда имеет самые неожиданные результаты. Не надо валить на них всю вину, потому что мы должны и себе предъявлять претензии. Тем не менее видно, что они сейчас пытаются какие-то вещи догнать. По крайней мере, наша пропаганда так об этом сообщает. И Владимир Путин сказал, что мы им предлагали больше взаимодействия, но они не приняли.

Мы должны, мне кажется, все больше и чаще смотреть на северокорейского вождя Ким Чен Ына, у которого все очень четко: если Америка — враг, то не надо валять дурака. Он говорит им: мы вас ненавидим и всегда будем ненавидеть. Несмотря на то что он с Трампом на прошлом его сроке встретился, пожал ему руку, подписал какие-то договоренности, у них в любом магазине и на улицах висят огромные плакаты (я был в Северной Корее), что никогда не верьте мирным обещаниям США. Они населению говорят: да, мы договариваемся, но прекрасно знаем, кто это такие. В России подобного нет. Мы, как дети малые, бежим, готовы доверить, сейчас Макрон или еще какая-нибудь европейская тварь что-нибудь доброе скажет — и тут же все блогеры говорят, что французы всегда были за нас.

— Нет стержня?

— Это европоцентризм, нежелание себя воспринимать суверенным игроком. У нас определенные персонажи ненавидят слова «евразийство» и «глобальный Юг». Появляется любой восточный атрибут — бьются в конвульсиях.

— Путин, по сути, долгое время строит евразийский союз.

— Они и его ненавидят, просто стесняются вслух говорить. Этого наши радикальные белые европейцы-западники и радикальные националисты не любят.

— Кстати, и Александр Дугин перестал говорить о евразийстве…

— Как ни удивительно, да.

— В прошлом интервью вы говорили о схватке черносотенцев и сталинистов. Где-то еще есть евразийцы (в лице вас и Путина), где-то еще — «недобитые» либералы. Какой сейчас внутрироссийский идеологический ландшафт?

В другом лагере — православные сталинисты и евразийцы (это одно и то же). Сталин, конечно, евразиец, что бы он ни натворил и какие бы у нас ни были к нему претензии. Он все прекрасно понял о Западе и двигался в ту сторону, очень серьезно его осмыслял.

— Православные черносотенцы же тоже есть, например в лице Константина Малофеева…

— Если говорить о Малофееве, то его минусы являются его плюсами одновременно. Он, может быть, душой тяготеет к этим балам, корнетам и всему остальному, но я же прекрасно знаю, что он заходил в КПРФ и «Справедливую Россию» (то есть на левый фланг) и готов был там работать. Я знаю, что при сменах вектора, если сказать, что теперь путь к власти так выглядит, он пойдет и по этому пути. В данном смысле всеядность Константина… Он не упоротый.

— Но Дугин, который знает идеологические цели «Царьграда», поменял, получается, вектор?

— Александр Гельевич, которого я очень люблю, он умнейший человек, долгое время доказывал, что эта чертова Америка должна просто утонуть, ее не должно быть. Потом неожиданно происходит избрание Трампа и Александр Гельевич меняется на 200 процентов и говорит: Трамп — это будущее человечества. Я смотрю на это с некоторой иронией и понимаю, что, видимо, у Малофеева есть доброжелательные отношения с какими-то американскими игроками… И они начинают накачивать эту тему. Александр Гельевич — увлекающийся человек, сам начинает искренне в это верить. Потом происходит то, что происходит с Ираном. И он говорит: странно, почему же с Трампом это происходит? Хотя не стоило сомневаться в том, что он будет преследовать свои интересы и в гробу видал борьбу с сатанинской Европой и все то, чем его паразитарно наделила наша трампофильская тусовка.

— В Америке все-таки правит deep state («глубинное государство») — президенты меняются, но стратегический вектор остается.

— Кто бы ей ни правил, Америка — часть Европы, Европа — часть Америки, Америка — часть Израиля, Израиль — часть Америки. У них есть свои интересы, и они никогда с нашими не совпадут. Не валяйте дурака! Прекратите идти в белую Америку и белую Европу — мы не сойдемся никогда.

— А как же манифест Владислава Суркова о том, что Великий Север (Россия, США и Европа) будет против глобального Юга?

— Вы знаете, какая есть беда? Люди 20–30 лет находились в центре политики, руководили огромными процессами и верили, что так оно и произойдет. Это даже касается нашего президента: он верил, что Россия — часть Запада, что РФ может построить настоящую либерально-буржуазную демократию и что мы сможем договориться об общих правилах. Естественно, Сурков верил в это еще больше, но сложно человеку дойти до какого-то уровня и сказать: ***, что я за мудак был, почему я этой *** занимался 30 лет? Причем, Владислав Юрьевич, ты вообще чеченец наполовину. Какая Западная Европа, зачем тебе она нужна, кого ты пытаешься обмануть еще раз? Самого себя? Наша страна не верит ни в Трампа, ни в Европу и в гробу она его видала. А политическая элита продолжает писать свои манифесты.

— А как вам кажется, он свою вину осознает?

— Думаю, нет. Я думаю, что человек — существо, которое всегда находится в поисках самооправдания и надежды Господа Бога обмануть. Он был яркий человек, но общая направленность его работы в нынешней формулировке вредоносна для России.

— Для России, которая сейчас ищет идеологию, единственный вектор, который и вы придерживаетесь, — это евразийство?

— Да. То, что Апти Алаудинов (замначальника главного военно-политического управления ВС РФ, командир добровольческого формирования «Ахмат» — прим. ред.) пишет: Бог един, противоречий между Аллахом и нашим спасителем нет, БРИКС, глобальный Юг, обращение на Восток и к постсоциалистическим, коммунистическим режимам в качестве основных партнеров.

— Но как изжить эту охранительную реакцию, когда хоть чуть-чуть какие-то ростки многонациональности возникают, тут же приходит человек в погонах и говорит: у вас тут сепаратизм процветает, вы еще вспомните о штате Идель-Урал, Казанском ханстве и так далее? Давайте мы это все задушим, запретим преподавать татарский язык в школах. Недавно, например, помощник президента РФ Елена Ямпольская настояла, что в школах не должно быть предмета «Родной язык», его надо заменить на «Языки народов РФ»…

— Имейте в виду, что при всей оправданности ваших слов и даже очевидности этих проблем наша власть относится к радикальным националистам, вообще к идее национализма все более и более жестко. И сажает их, невзирая ни на что.

Любые националисты себя убеждают, что они на самом деле несут слово Путина — он лично поручил им строить Русскую Республику. А потом Путин выходит и говорит, что национализм — это первая предтеча нацизма. И они получают в лоб и начинают объяснять сами себе, что Путин, видимо, просто перепутал термины. Хотя президент прекрасно понимает, что говорит. Ему донесли информацию о количестве националистических пабликов, работающих на хохлов, кто разгоняет антимигрантскую повестку и прочее.

То есть, помимо наших местных людей, заигравшихся в определенные игры, здесь откровенно вражеская работа, и она втягивает все большее и большее количество молодых неразумных людей. Владимир Владимирович, который не всегда склонен к резким формулировкам, понимает, что они там заигрались в эту игру, и посылает им прямой сигнал — если не прекратите такой фигней заниматься, завтра вы сядете в тюрьму все через одного.

Поэтому евразийцы и мы, люди широких многонациональных, как нас обвиняют, убеждений, должны понимать, что тот край, который нам противостоит, тоже имеет проблем не меньше, а даже больше. Потому что, в отличие от высказываний Путина по национализму, его выступления по многонациональным вопросам всегда несут обратный флер. Он говорит: «Я лакец, я дагестанец, я чеченец, я ингуш, русский, татарин, еврей, мордвин, осетин…»

Остальные вопросы я так своим товарищам объясняю и так предлагаю себя вести. Дело в том, что худо-бедно хоть какие-то формы институционального присутствия у нас есть: депутаты, представители в Общественной палате, СМИ, имеем право голоса и так далее. Давайте не предъявлять власти в целом, а поэтапно, сформулировав для себя, разрешать эти вопросы с Ямпольской, в минобрнауки и минкульте, на телевидении и пр. Шаг за шагом все это отвоевывать. Не требовать, чтобы нам взяли и вернули. И в наших рядах тоже всякого добра полно, потому что из одной кассы платят условные хохлы и американцы радикальным националистам и потенциальным сепаратистам, которые вроде сегодня наши хорошие товарищи, а завтра они говорят: «Не, на фиг, мы будем отделяться».

— Антиазиатская истерия, о которой вы говорили, как и исламофобская истерия, тоже существует, за ней какие-то силы стоят, в том числе внутри самого государства…

— Я даже [думаю], внутри самого Кремля есть радикально правые из второго уровня при Путине, которые башляют определенным людям, которые вдруг начинают нести самую радикальную [идеологию]. Есть 200-процентные люди, симпатизирующие как минимум Франко (Франсиско Франко — диктатор, глава Испанского государства в 1939–1975 годах — прим. ред.) и Пиночету (Аугусто Пиночет — президент и диктатор Чили в 1974–1990-х — прим. ред.). Но втайне, я знаю, они симпатизируют далеко не им. Они прозрачны совершенно. Тем не менее их кто-то держит.

Но не надо думать, что там есть только они, мы там тоже есть. Не надо думать, что в самый сложный период Путин возьмет и скажет: «Вот эти ребята вроде хорошие». Как бы он ни относился к Советскому Союзу, Ленину и Сталину, к которому он все теплее и теплее, он все равно советский по психологии и менталитету человек — внутри всегда будет за дружбу народов, за то, что Россия — это цветущая сложность. Это одна из серьезных частей его миропонимания. Да, он западник. Да, либерал. Да, демократ. Да, может назвать себя даже русским националистом. Тем не менее для человека из семьи воевавшего нацизм и фашизм всегда будет злом.

Как мне в свое время Карен Шахназаров сказал: «Захар, прекрати. Тебе все дали, пользуйся этими инструментами. Путин не обязан все за нас решать. В конце концов, у нас страна, в которой есть какие-то институты, и они худо-бедно работают. Ты посмотри вокруг себя: ты создал одно, другое, здесь у тебя поэты, батальоны, гуманитарная служба, программа на телевидении. И все это работает. Ты обладаешь очень серьезными возможностями, которые тебе могли бы обрезать, но они у тебя есть. Ты хочешь, чтобы тебе все отдали?»

— Министром культуры сделали…

— Или министром обороны (смеется).

— Культурный разворот все-таки случился за последние три года?

— Новой литературы нет, как музыки, кино и театра.

— Поворот был бы, если вас или Эдуарда Боякова назначили бы министром культуры.

— Я не хочу, и Бояков не хочет. И Путин не меняет коней на переправе. Но мне и не надо в министерство культуры — у меня очень много другой работы.

— Есть и другое объяснение. Существует такая формула: «искренний патриот — злейший враг пропагандиста». То есть он ненадежен, сегодня он с тобой, а завтра ты почему-то не соответствуешь его программе. Лозунг внутренний был «Лежи, страна огромная». Потому что если Россия пробудится, то системе мало не покажется. В своем новом романе «Тума» вы обращаетесь к фигуре Степана Разина. В какой-то степени это же тоже предупреждение системе?

— Книга сделана по принципу — молодые годы Генриха IV, там нет никакого бунта, а показана молодость персонажа, казачества. Из этого надо делать выводы, где и что он увидел, услышал и пережил, что позволило ему занять оппонирующие самому себе позиции, потому что он государев человек, государев посол, государев полевой командир, богомолец.

Но сказать о нынешней России, что в ее рабочей программе прописано, что не дай бог дать активистам и патриотам полной воли, нельзя. Есть само по себе противоборство системы. Система выстроена, там сидят определенные люди, я с ними здороваюсь, даже обнимаемся. У нее есть определенная форма, созданная в 1991 году, она укоренена, есть свои правила, и сносить ее целиком никто не будет. И у Путина нет такой задачи.

Но это не означает, что люди, подобные мне, Александру Проханову, Петру Лундстрему, и другие не находятся за пятой линией обороны. Они так или иначе инкорпорированы. Многие из них молоды, никто не обязан их немедленно ставить на руководящие должности. Покажите свои компетенции на определенных рубежах — и вы займете места, которых достойны. Именно так выглядело (могу сказать как человек, который занимался как минимум литературой и филологией XIX века) и при Сталине, и при Александре I, думаю, и при Петре I.

То есть государству нужны опытные, прожженные исполнители, которые мыслят системно. Иногда нужны горящие факелоподобные персонажи, но в целом ты не можешь из них выстроить систему. Нужны люди с папками, бюрократией и всем остальным. Люди, которые строят систему, рано или поздно приходят к тому, что необходим порядок. Я, как многодетный отец, лучше стал понимать, почему у нас такая армия и бюрократия. Потому что, где начинается либерализм и демократия, это значит немытую посуду, никто не пошел в школу и прочее. У меня еще есть бойцы, журналисты и гуманитарщики. Если им 4 раза не повторишь, как надо сделать, обязательно сделают наоборот, проявят инициативу… И все мы, революционеры, в какой-то момент становимся бюрократами.

— Почему же государственник Стенька Разин становится бунтарем?

— Накипело. Почему Пригожин так себя повел?

— Историки про восстание Разина пишут, что оно произошло из-за усиления феодального гнета после войны с Польшей.

— Как обычно, посмотрят на Европу немножко, и начинается брожение. Сталин сумел заморозить колоссальную опасность: стране, посмотревшую на Европу, нужно объяснить, что Европа так хорошо выглядит, потому что против Гитлера не воевала, живет в более теплой зоне и грабила колонии. А люди скажут: «Да пошел ты к черту, не хотим об этом знать».

Мой дед рассказывал, то, что он увидел в Венгрии, где встретил победу, не видел никогда. А у нас то же самое было в 1813–1814 годах: десятки тысяч солдат и офицеров просто в Россию не вернулись. То же самое и в Первую мировую войну произошло. Но, конечно, и Романовы реально закабалили население — оно расчухало к середине века — обратили в рабов. И раскол, и национальный аспект, и крепостное право — все это совместилось, и, так как эти проблемы не были сняты при Разине, люди еще о нем 300 лет пели.

— Пригожин жив?

— К сожалению, нет.

— А в народной памяти?

— Безусловно. Не знаю, хватит ли его харизмы и яркости, потому что память существует через культуру. Если бы о Разине не были сочинены песни невероятной силы, он мог бы развеяться. В это так серьезно вложилась нация: сочинили 100 песен, сказов, первая народная драма была о Разине, которую ставили на площадях в Москве, потом уже поддержали Пушкин и поэты XIX века, первое русское кино. А у Пригожина еще нет такой культурной массы.

— Но он заслуживает?

— Самую очевидную.

— Почему вам ваша трактовка ближе? Чем должен завершиться цикл?

— Захарченко, если бы дошел до Киева…

— Захарченко даже об этом не думал. Он говорил: только Россия, только Путин, мы не собираемся ничего делать. Не знаю, как было у Хмельницкого, но они сначала обратились к Москве. А они такие: «Не-не, у нас только что была Смута, 33 года назад». Как и у нас 33 года назад были поляки в Кремле, ЦРУ сидело, денег еще мало в казне, армия еле живая, демография падала вниз и так далее. Тогда 6 лет думали, у нас 8 лет думали. Потом ввели войска, и сейчас ввели войска. Я видел, как вводили войска, и представляю, как было тогда. Это у меня есть в романе: сидят и охеревают просто, какая все-таки мощная России — колонны прут, рейтары, драгуны, казаки, татары, и должны снести все до самой Барселоны. Они доходят до Львова, Киева, все, русские непобедимы — все в ахере.

— На одни и те же грабли. Где ключ?

— Нигде. Мы сейчас находимся посередине этой истории.

— Неправда, он существует. Белорусы существуют или мы тоже им скажем, что их не существует? Нормально в эту игру сыграть? Она не очень приятная. А вы думаете, в Латинской Америке и Африке десятки стран появились из чего? Ровно из тех же самых конфликтов. Вчера не было никаких кубинцев, а сегодня есть.

— То есть нужен наднациональный проект, который уместит всех?

— Ваш образ победы?

— Через сверхмобилизацию, создание новых военно-политических блоков с нашими новыми цветными партнерами, через тотальный честный антиевропейский и антибелый тренд. Мы не Европа, не Америка, мы с ними не будем дружить, и только с этого места мы начнем честные переговоры. Как только мы будем как северокорейский вождь и скажем: «Идите все к черту, мы будем убивать вас», — с этого места будут переговоры.

— А внутри страны что будет? Возрождение, условно, сталинского проекта, демократии или…?

— И при Сталине и при царях он всегда был многоэтничный, многоконфессиональный, цветущий, разнообразный.

— А модель управления?

— Она у нас европейско-ордынская, византийская — смешанная. Эти формы надо просто формулировать, не надо ничего придумывать. Дело в том, что (не помню, кто сказал) наша внутренняя политика — отражение нашей внешней политики. Если мы во внешней политике скажем, что у нас 100-процентный разворот на Африку, Латинскую Америку, Иран и Северную Корею, это само по себе выстроит внутреннюю политику.

— Когда говорим о строительстве новой России, встает вопрос о мигрантской политике, которой вы недовольны. Какой она должна быть, как ее смягчить?

— То, о чем вы говорите, по сути, — проект «СССР 2.0».

— Безусловно.

— В СССР был коммунизм, на этом все строилось.

— У нас может быть просто высокосоциальное политическое государство, ради бога. Если им так нравится социализм, пусть он будет.

— А возможна империя без идеологии?

— Конечно, нет.

— Какой она должна быть?

— Православные и социалистические евразийцы.

— Империя не может быть только православной.

— У нас многоконфессиональная социалистическая Евразия. Она должна быть с элементами социального равноправия. Мы не можем строить дисбаланс в государстве, где список Forbes разбогател в 8 раз за войну, а колоссальное количество проблем не решено.

— В эту евразийскую империю Иран должен войти, Средняя Азия, скорее всего, Турция.

— С Турцией всегда сложно, даже Ленин на этом споткнулся, до сих пор ему за это предъявляют. У него были верные ставки на Монголию, Корею, Вьетнам и Китай.

Нам некуда деваться — нам надо ставить на европейских, израильских и латиноамериканских коммунистов. У нас нет других друзей.

— Как думаете, Путин этот вектор осознает?

— Он рациональный человек и будет всегда выбирать рациональный путь. Он же снял санкции с Северной Кореи. И наш главный друг в мире — социалистическая Северная Корея. Я купил последние работы их маршала — он не скрывает, что строит социализм, все его работы об этом. Лукашенко все больше и больше прокоммунистический. У нас главные друзья — Лукашенко и Северная Корея.

— А третий друг — Си Цзиньпин, который тоже от социализма не отказывался.

— Зачем мы сами себя обманываем? Они не националисты и не капиталисты. Они понимают, что социализм и коммунизм недостижимы, и придумывают разные формы движения к нему.

— Если в XVII веке война шла 12 лет, то сейчас какие сроки ставите?

— Чем быстрее мы дадим себе коллективный национальный отчет в том, что нам незачем ходить в Европу и не о чем договариваться с Трампом, тем быстрее это произойдет.

— Россия проснулась?

— Россия проснулась, и социология об этом говорит. «Левада-Центр»* провел очередной опрос о главных исторических персонажах — Путин, Сталин, Ленин, Петр I. Кого вы хотите обмануть? А где Деникин, Врангель, Колчак, Власов, Краснов? Белый проект (он же буржуазный, проевропейский, прозападный) не прижился. Прижился социальный имперский проект. Если у нас население такое, в какой хотите мясорубке прокрутить, если за 33 года его не прокрутили, даже когда население в это верило? Оно верило в перестройку, в 1990-е, мол, давайте Европу, капитализм, мы сейчас потерпим. 33 года как оно не поверило. Кого вы хотите обмануть? Вы вынуждены будете жить со своим народом по правилам своего народа.

Автор: Захар Прилепин